"Помню я как церковь закрывали..."
Одна из главных новостей, случившаяся летом прошлого года в Бетлице, это открытие и освящение православного храма Рождества Пресвятой Богородицы Митрополитом Калужским и Боровским Климентом.
Многочисленным верующим и неверующим было любопытно собственными глазами посмотреть на это отнюдь не частое действо.
Был среди этих людей и всем известный Владимир Захарович Прохоренков. ныне возглавляющий районный Совет ветеранов. В свое время, еще в довоенные годы, он видел, как закрывалась одна из старейших в районе Мокровская церковь.
Пережитое в подростковом возрасте воспринималось внешне просто, легко как в какой-то детской игре, правда, с участием взрослых. Ну, закроется церковь в моем селе Мокрое, так и что! Значит, будет что-то другое, не менее интересное для детворы, что, мол, зря местная власть затеяла закрытие церкви. Тот же клуб, например, где нам собирались показывать кино про другую счастливую жизнь, о которой нам часто рассказывали многочисленные лекторы и пропагандисты.
Это уж много позже, изрядно пожив на свете, претерпев немало всевозможных невзгод и бед, я стал задумываться о значимости всего вокруг происходящего, творимого простыми русскими мужиками.
Ведь еще вчера они приходили в ту же Мокровскую церковь помолиться за здравие живых, поставить свечку в память об усопших, а сегодня никто из них почему-то не воспротивился разорению храма в их родном селе, не остановил свою же, мягко скажем, безалаберную, шумную молодежь, от рук которой православный храм и прекратил свое существование.
Да уж, задним умом мы все сильны. Сожалеем о потерянном, непродуманно и торопливо разрушенном. Только осознание этих потерь приходит поздно, когда ничего нельзя поправить или вернуть.
Что Мокровский православный храм! Уже в солидном возрасте я случайно узнал, что в 1918 году, ошалевшие от свалившейся свободы, крестьяне близлежащих деревень под разудалую гармошку сожгли дотла в Михайловском родовое поместье Пушкиных. Вот и пойми теперь, что двигало теми мужиками, ополчившимися на святыню русской культуры. Неужто так ненавистен был для них род Пушкиных? А может их настроение и чувства определяло неприятие всего барского, непохожего на их крестьянскую, беспросветную жизнь.
Нечто подобное просматривалось и в нашем селе Мокрое. Мол, пришли другие времена, значит, надо жить по-новому. А как ее начинать, в уем она заключается? Лекторы, пропагандисты, уполномоченные, приезжающие из других мест, старались растолковать, разобъяснить нашим отцам, да и нам, детям, что, мол, вера в бога мешает наступлению более веселой и богатой жизни.
Правда, среди части пожилых людей возникали осторожные разговоры, что, мол, зря местная власть затеяла закрытие церкви. Как ни говори, а все значимые события, как в жизни села, так и самих жителей, проходили в тесной связи с церковью. Все метрики о рождении, а также многие другие документы, важные для селян вокруг лежащих деревень, хранились в том храме.
А что стоил колокольный звон трех могучих колоколов, поднятых, как казалось мне тогда, на недосягаемую высоту! Однажды уже пожилой церковный звонарь, ходивший летом в длинной холщовой рубахе, подвязанной затертым кушаком, разрешил нам туда забраться. Мы галдящей толпой, на едином дыхании по крутой лестнице из истершихся кирпичных ступеней вбежали на колокольню и остановились, пораженные великолепием неоглядных далей, раскинувшихся перед нашим изумленным взором. Среди летнего марева, в котором плыли поля, леса и перелески, я далеко на восточной стороне рассмотрел столбы черного дыма. "Там, малец, находится Кировский чугунолитейный завод, - пояснил звонарь, - Видишь, как его трубы дымят?".
Церковь стояла в Мокром в центре большой площади, где по воскресеньям и большим праздникам проходили базарные дни. Со всех сел и деревень, расположенных в округе, сюда съезжался народ, что¬бы что-то продать, или, наоборот, прикупить для работы и семьи.
Для взрослых жителей при тогдашних бесконечных трудовых тяготах церковь была отдохновением и духовным пристанищем. А для нас. детей, мало что смысливших в вере и молитвах, говоря современным языком, тот храм был неким культурным центром, где было просто интересно бывать, слушать мелодичный колокольный звон, смотреть на живописные крестные ходы, на разухабистые гулянки во время престольных праздников, проходивших на площади перед церковью.
Но однажды все кончилось. Летом тридцать девятого года по селу пронесся слух, что церковь все же закрывают. Поначалу в это мало кто верил - ведь не худому учили в храме. Да и кому он приносил вред? Но, увы, в один из летних дней к главному входу в церковь подъехал грузовик с группой галдящей молодежи. Соскочив с него, молодые парни со смешками и подначками начали выносить из храма всевозможную церковную утварь: расшитые позолотой ризы, рушники, иконы в тяжелых позолоченных окладах, сверкающие медные потиры, чаши. Вытащили они и большое бронзовое паникадило, позвякивающее крохотными серебряными канделябрами.
Пока они валили в кузов это церковное богатство, на кровлю колокольни попробовал забраться местный придурковатый мужике деревенским прозвищем Когосик, чтобы сбить позолоченные кресты. Но тогда у него ничего не получилось, не добрался он до крестов.
Через пару недель Когосик снова явился к храму. На сей раз, обвязавшись веревками, он все же достиг своей цели. Кресты долго не поддавались, раскачивались, кренились то в одну, то в другую сторону. Но, вскоре прогрохотав по железному куполу, грохнулись перед взором притихшего и опечаленного народа. Когосик радостный спустился вниз. Крестов над куполами церкви не стало. Но вое колокола почему-то он не тронул. Они остались висеть на своем месте.
Вскоре в церкви все переделали. Выломали алтарь и иконостас. Вместо них сколотили из досок сцену. Стены храма, на которых были нарисованы лики снятых, забели¬ли известью, В глубине бывшего алтаря натянули простыню. В образовавшемся зале поставили длинные деревянные скамьи и начали крутить кинофильмы. На это ранее невиданное чудо собиралось много народу. После кинофильмов местная молодежь устраивала танцы под гармошку. Где-то через неделю из-под белой извести стали проступать церковные росписи. натащив железных бочек, опять развели густую побелку. Тряпичными квачами и самодельными кистями повторили беление. И так происходило несколько раз. Но все равно с ликами святых справиться не удавалось. Всякий раз они проступали сквозь побелку и почему-то особенно часто в наступившем сорок первом году. В народе глухо заговорили, что это, мол, не к добру.
Постепенно жители села стали привыкать жить без церкви и церковных праздников. Быстрее, конечно, перестраивались мы, пацаны, и молодежь постарше. Все новое нам было интересно и необычно. Однажды в начале лета сорок первого года во время очередного киносеанса на колокольне вовсю забили колокола. Народ в страхе повалит на улицу. Оказалось, что на колокольню забрался другой деревенский дурачок, Коля Батылка, и устроил "всенощный" перезвон. Дурачка стащили с колокольни и. надавав приличных тумаков, прогнали домой. Все вскоре забыли и этот вроде бы курьезный случай. Но кое-кто из по¬жилых выходку Коли Батылки снова связал с какими-то грядущими бедами.
И они пришли. В воскресный день 22 июня началась война с Германией. Так как село Мокрое было тогда центром Куйбышевского района, сюда, на церковную площадь из соседних деревень понаехало множество народа. Началась мобилизация мужиков и молодых парней на фронт. Повиснув на плечах мужей и сыновей, заголосили жены и матери. А после полудня с этой площади десятки повозок с мобилизованными потянулись на сборный пункт в город Киров. Через день-другой на церковной площади снова собиралась тьма народу. От мобилизации, продолжавшейся почти месяц, более других вымотался и исхудал военный комиссар района майор Суворов.
Ближе к осени мы уже знали, что наступающих на Москву немцев удалось задержать на реке Десна находящейся от нашего села за сорок километров. На утренних и вечерних зорях оттуда доносилась приглушенная расстоянием орудийная канонада.
Все мы надеялись, что немцы не дойдут до наших мест. Но они по¬явились в нашем селе в начале октября. Нам, пацанам, было очень страшно и в тоже время невероятно интересно наблюдать за чужими солдатами, которые самыми настоящими хозяевами пошли по селу. Они отбирали все съестное, что попадало им под руку. Некоторые захватчики не гнушались даже коврижкой хлеба, только что испеченной матерью для нашего пропитания.
В первые же дни фашисты побывали и в церкви. Мы думали, что они ее взорвут. А случилось все наоборот. Комендант объявил, что желающие могут приходить в церковь и проводить богослужения. Откуда-то взялся и батюшка - сумрачного вида пожилой пленный солдат, ходивший в незастегнутой шинели с оторванным хлястиком.
Мне думалось тогда, что никто в церковь не пойдет, испугается немцев. Но народ постепенно стал тянуться туда. Поначалу в основном это были пожилые бабы, только что отправившие на фронт своих мужей и сыновей. А потом в их толпе стали появляться и молодки, закутанные по самые глаза темными платками и полушалками.
Эти службы проходили как-то не по-православному. То есть, оставшиеся на колокольне три колокола так и не звонили со дня прихода в село оккупантов. Почему, трудно сказать. Скорее всего, не разреша¬ли немцы. В колокольном звоне они, может быть, ощущали или подозревали некую потаенную силу, которую мог обрести наш народ пока придавленный их нашествием.
Но однажды в будний зимний день церковные колокола очнулись и заговорили мощным надрывно-печальный гулом. Услышавшие его селяне невольно стали осенять себя крестными знамениями. Уж не случилось ли чего! Многие высыпали на улицу. Тут уже суетились и немцы. Я хорошо помню, как все они, непонятно лопоча на своем языке, побежали к церкви. К ней направились и мы, пацаны. Интересно было знать, кто же нарушил запрет фашистов. Когда я подбежал к церкви, то на колокольне увидел мятущуюся фигурку, колыхавшуюся под колоколами. Народ ахнул: это же Коля Батылка! Без верней одежки, в домо¬тканой льняной рубахе, приотк-рывавшей его впалый живот, на промозглом зимнем ветру, Коля во всю силу раскачивал тяжелые била колоколов.
Один из немцев стянул с плеча карабин, клацнул затвором и прицелился. На холодном ветру резко хлопнул выстрел. Коля, дернувшись, исчез за невысоким выступом колокольной стенки. Почти сразу же прекратился и надсадный, беспорядочный гул.
Как оказалось позже, это был последний вскрик колоколов Мокровской церкви. Лишь в августе сорок третьего года они отозвались коротким эхом на мощный залп "катюш", ударивших по селу, в том числе и по церкви.
Готовившиеся отражать наступление частей Красной Армии со стороны города Кирова, немцы оборудовали на колокольне пулеметную точку. С высоты колокольни из своих пулеметов МГ-42 они могли далеко простреливать окрестности села с восточной стороны, откуда и ожидалось наступление советских войск. По всему видать, наше командование решило не рисковать людьми. Точный залп из гвардейских минометов буквально срезал не только верх колокольни вместе с немецкими пулеметчиками, но и в клочья разнес железный купол храма.
Пострадала не только церковь, само село отступавшими немцами было выжжено практически дотла. Народу пришлось зимовать в землянках, тесных баньках, холодных амбарушках в холоде и голоде.
Вскоре начались сильные осенние ветры. Покореженные взрывами снарядов железные листы церковной кровли грохотали по ночам, нагоняя тоску на всех, кто слышал эту жуткую неумолкаемую музыку.
Весной сорок четвертого года у полуразрушенной церкви стали появляться люди с заступами, топорами, кирками. Они стали разбирать стены из крепкого кирпича для кладки печей в своих собранных на живую нитку хатенках, чтобы хоть как-то обогреться предстоящей зимой. За несколько лет от места, где стояла красивая церковь, остался, только курган, который постепенно зарос крепким дернистым пыреем. Потом по решению партийных органов было ликвидировано прицерковное кладбище, где покоилось не одно поколение заслуженных людей, офицеров Русской Армии, воинов, отмеченных многими государевыми наградами, священников, купцов, да и просто крепких хозяев. Кованые железные изгородки, а также надгробные гранитные плиты и камни с фамилиями усопших были сняты и увезены, а то и просто поколочены на мелкие осколки. А оставшиеся холмики перепаханы тракторными плугами.
С разрушением церкви, от которой не осталось даже фундамента, жизнь в селе стала не такой бурной и шумной, как до войны. На пустующей площади уже не проводились ярмарки, которые, кстати, непонятно почему запрещали партийные власти района. А с переносом центра района на железнодорожную станцию Бетлица, расположенную в семи километрах, жизнь в Мокром почти утратила свое прежнее многообразие. Сегодня оно поддерживается разве что старейшей в районе Мокровской средней школой, которая в 2009 году отметит свой 170-летний юбилей.
В начале нынешнего века на месте Мокровского православного храма было решено поставить деревянную часовню. В церковные праздники и поминные дни, сюда приходят редкие местные жители, чтобы зажечь свечку в память об ушедших и помолиться за здравие живых.
Теперь же с открытием в Бетлице православного храма, постепенно возрождается и духовная жизнь наших жителей.
Отныне каждому простому человеку, начавшему свой духовный подвиг, будет где причащаться святыням Господним и набираться сил на преодоление жизненных неурядиц.
Записал Николай ХУДЯКОВ
